Глава 1 MEGA: Make Economics Great Again[1]

Врач сообщает своей пациентке, что ей осталось жить всего полгода, и советует выйти замуж за экономиста и переехать в Южную Дакоту.

Пациентка: «Поможет ли мне это выздороветь?»

Врач: «Нет, но зато последние полгода покажутся вам очень долгими».

Мы живем в эпоху растущей поляризации. От Венгрии до Индии, от Филиппин до Соединенных Штатов, от Великобритании до Бразилии, от Индонезии до Италии общественные дискуссии между левыми и правыми превращаются во все более и более громкую ругань, в которой бессмысленное использование резких слов оставляет все меньше возможностей для примирения. В Соединенных Штатах, где мы живем и работаем, голосование за кандидатов разных партий на выборах разного уровня достигло наименьших значений за всю историю наблюдений[2]. Восемьдесят один процент тех, кто идентифицирует себя с одной из партий, негативно относится к другой партии[3]. Шестьдесят один процент демократов считает республиканцев расистами, сексистами и фанатиками. Пятьдесят четыре процента республиканцев называют демократов злобными. Треть всех американцев расстроятся, если близкий член их семьи вступит в брак с представителем другой партии[4].

Во Франции и Индии, двух других странах, где мы проводим много времени, рост популярности правой идеологии обсуждается, в близких нам кругах либеральной «просвещенной» элиты, во все более эсхатологических терминах. Существует четкое ощущение, что цивилизация, как мы ее знаем, основанная на демократии и дискуссиях, находится под угрозой.

Как представители общественных наук, мы видим свою задачу в том, чтобы предложить такие факты и интерпретации этих фактов, которые, как мы надеемся, смогут содействовать коммуникации между разделенными сторонами, помогут каждой стороне понять, что говорит другая. В результате, даже если согласие не будет достигнуто, разногласия получат разумное обоснование. Демократия может существовать при разногласиях, пока обе стороны уважают друг друга. Но уважение требует некоторого понимания.

Что особенно беспокоит в нынешней ситуации, так это то, что пространство для подобного общения, похоже, сокращается. Представляется, что возникает «трайбализация» взглядов, не только политических, но и в отношении того, в чем состоят важнейшие общественные проблемы и каковы способы их решения. Масштабное исследование показало, что взгляды американцев по широкому спектру вопросов объединяются подобно виноградной грозди[5]. Люди, разделяющие некоторое мировоззрение, скажем, в отношении гендерных ролей или о том, всегда ли тяжелая работа ведет к успеху, имеют, похоже, одинаковые мнения по целому ряду вопросов, от иммиграции до торговли, от неравенства до налогов, а также в отношении роли правительства. С помощью этих основополагающих элементов мировоззренческой системы гораздо легче предсказать политические взгляды людей, чем на основе их доходов, демографических характеристик или местожительства.

Эти вопросы в некотором роде находятся в центре политического дискурса, и не только в Соединенных Штатах. Проблемы иммиграции, торговли, налогов и роли правительства одинаковым образом оспариваются в Европе, Индии, Южной Африке или Вьетнаме. Но мнения слишком часто основываются на заявлении конкретных личных ценностей («я за иммиграцию, потому что я бескорыстный человек», «я против иммиграции, потому что мигранты угрожают нашей идентичности как нации»). Подкрепляются же они лишь произвольно подобранными цифрами и очень упрощенной интерпретацией фактов. При этом серьезно эти вопросы сами по себе никто в обществе на самом деле не обдумывает.

Все это может иметь пагубные последствия, поскольку, как представляется, нам грозят тяжелые времена. Динамичные годы глобального роста, поддерживаемого расширением торговли и удивительным экономическим успехом Китая, могут закончиться, что связано с замедлением роста Китая и повсеместно разгорающимися торговыми войнами. Процветавшие во время волны подъема страны – в Азии, Африке и Латинской Америке – начинают задумываться о том, что с ними произойдет в будущем. Разумеется, для большинства стран процветающего Запада медленный рост не представляет чего-то нового на настоящем этапе, но зато их особенно беспокоит быстрая эрозия общественного договора, которую мы видим в этих странах. Похоже, мы вернулись в мир «Тяжелых времен» Диккенса[6], в котором имущие сталкиваются с растущим отчуждением неимущих, и решения этой проблемы не видно[7].

Центральное место в современном кризисе занимают вопросы экономической теории и экономической политики. Есть ли что-то, что можно сделать, чтобы ускорить экономический рост? Должно ли это быть приоритетом для богатого Запада? И что еще? А как насчет повсеместно растущего неравенства? Является ли международная торговля проблемой или решением? Как она влияет на неравенство? Каково будущее торговли? Смогут ли страны с более низкими затратами на рабочую силу переманить мировое производство из Китая? А как насчет миграции? Действительно ли уровень малоквалифицированной миграции слишком велик? А как насчет новых технологий? Является ли, например, развитие искусственного интеллекта поводом для опасений или поводом для ликования? Наконец, что, пожалуй, требует наиболее срочного решения, как общество может помочь всем тем людям, которые были оттеснены рынком на обочину?

Решения этих проблем нельзя описать одним твитом. Поэтому возникает желание просто избегать их. Отчасти в результате этого страны делают очень мало для решения самых насущных проблем нашего времени; они продолжают подпитывать гнев и недоверие, которые поляризуют нас, что еще больше снижает нашу способность говорить и думать вместе, что-то предпринимать для их решения. Очень часто это напоминает порочный круг.

Экономисты могут многое сказать об этих важных проблемах. Они изучают иммиграцию, чтобы увидеть, как она влияет на уровень заработной платы, налоги, чтобы определить, препятствуют ли они предпринимательству, перераспределение, чтобы понять, поощряет ли оно тунеядство. Они обдумывают последствия международной торговли и дают полезные прогнозы о том, кто от нее, скорее всего, выиграет, а кто проиграет. Они упорно трудятся, чтобы понять, почему в некоторых странах начинается экономический рост, а в других нет и могут ли правительства сделать что-нибудь, чтобы помочь росту. Они собирают данные о том, что делает людей щедрыми или скупыми, что заставляет человека покидать свой дом и уезжать на чужбину, как социальные сети играют на наших предрассудках.

В результате оказывается, что выводы самых современных исследований часто удивляют, особенно тех, кто привык к ответам, полученным от телевизионных «экономистов» и из школьных учебников. Экономическая теория способна по-новому осветить общественные дебаты.

К сожалению, слишком мало людей доверяют экономистам настолько, чтобы внимательно слушать то, что они могут сказать. Непосредственно перед референдумом о членстве Великобритании в Европейском союзе наши британские коллеги отчаянно пытались предупредить общество о том, что брексит будет сопровождаться высокими затратами, но они чувствовали, что не были услышаны. Они были правы. Никто не обращал внимания на их предупреждения. В начале 2017 года аналитическая компания YouGov провела в Великобритании опрос, в котором задавался следующий вопрос: «Кто из представителей перечисленных занятий заслуживает наибольшего доверия, когда говорит о своей области специализации?». Первое место заняли медсестры. 84 % людей ответили, что они доверяют им. На последнем месте оказались политики, с пятью процентами (хотя членам парламента от своего округа доверяет несколько больше опрошенных, 20 %). Экономисты оказались сразу перед политиками, им доверяет 25 %. Доверие к синоптикам было в два раза выше[8]. Осенью 2018 года мы задали тот же самый вопрос (наряду с рядом других, о взглядах на экономические проблемы, этот опрос мы будем использовать в других местах этой книги) десяти тысячам человек в Соединенных Штатах[9]. Был получен тот же результат – только 25 % доверяют экономистам в их собственной области специализации. Меньше доверяют только политикам.

Подобный недостаток доверия отражает тот факт, что профессиональный консенсус в экономической науке (когда он существует) зачастую систематически отличается от представлений обычных граждан. Школа бизнеса имени Бута при Чикагском университете регулярно опрашивает группу примерно из сорока академических экономистов, являющихся признанными лидерами в профессии, об их взглядах по ключевым экономическим темам. На эти опросы (Initiative on Global Markets – Инициатива по глобальным рынкам) мы будем часто ссылаться в этой книге (далее – IGM Booth). Мы выбрали десять вопросов, поставленных перед респондентами IGM Booth, и задали их обычным американцам в рамках своего опроса. По большинству из этих вопросов экономисты и наши респонденты были совершенно не согласны друг с другом. Например, каждый респондент из панели IGM Booth посчитал неверным следующее утверждение: «введение в США новых таможенных тарифов на сталь и алюминий повысит благосостояние американцев»[10], тогда как среди наших респондентов эту точку зрения поддержали чуть более трети.

В целом наши респонденты оказывались пессимистичнее профессиональных экономистов. Среди последних 40 % согласились с утверждением о том, что «наплыв беженцев в Германию, начавшийся летом 2015 года, принесет экономические выгоды Германии в последующем десятилетии», а большинство оставшихся выразили неуверенность или не дали ответа (только один не согласился)[11]. Напротив, среди наших респондентов только четверть согласились с этим утверждением, а 35 % не согласились. Кроме того, наши респонденты гораздо чаще полагали, что развитие робототехники и искусственного интеллекта приведет к широкому распространению безработицы и гораздо реже думали, что такое развитие создаст достаточно дополнительного богатства, чтобы компенсировать потери проигравших[12].

Нельзя сказать, что причина такого расхождения во взглядах заключается в том, что экономисты всегда благоприятнее относятся к принципу laissez-faire[13], чем остальной мир. В более раннем исследовании сравнивались ответы экономистов и тысячи обычных американцев на 20 одинаковых вопросов[14]. В результате было обнаружено, что экономисты в (гораздо) большей степени согласны с повышением федеральных налогов (за это высказалось 97,4 % экономистов и только 66 % обычных американцев). Экономисты также проявили гораздо большее доверие политике правительства после кризиса 2008 года (финансовая помощь банкам, стимулирование экономики и так далее), чем общественность в целом. С другой стороны, 67 % обычных американцев и только 39 % профессиональных экономистов согласились с той идеей, что директорам крупных компаний переплачивают. Ключевой вывод заключается в том, что, как правило, мышление академического экономиста значительно отличается от мышления среднестатистического американца. В целом по всем двадцати вопросам существует разрыв в 35 процентных пунктов между тем, сколько экономистов соглашаются с тем или иным утверждением, и тем, сколько с ним соглашаются средних американцев.

Более того, когда респондентам сообщалось, что по рассматриваемым проблемам думают выдающиеся экономисты, то это никак не влияло на их мнение. Исследователи изменили формулировку трех вопросов из тех, по которым мнение экспертов заметно отличалось от мнения обычных людей. Для одних респондентов они предпослали вопросу следующее заявление: «Почти все эксперты согласны с тем, что…», а другим просто задали вопрос. Однако в результате полученные ответы никак не различались. Например, один из этих вопросов состоял в том, способствует ли Североамериканское соглашение о свободной торговле повышению благосостояния обычного человека (на что 95 % экономистов ответили положительно). Среди тех респондентов, кто был ознакомлен с мнением экономистов, положительно на этот вопрос ответили 51 %, а среди тех, кто не был, – 46 %. Небольшая разница в лучшем случае. Отсюда можно сделать вывод, что значительная часть широкой публики перестала слушать мнение экономистов об экономике.

Мы ни на минуту не верим, что в тех случаях, когда взгляды экономистов и широкой публики различны, экономисты всегда правы. Мы, экономисты, слишком часто бываем поглощены своими моделями и методами и иногда забываем, где заканчивается наука и начинается идеология. Мы отвечаем на вопросы политики, основываясь на предположениях, которые стали для нас второй натурой, потому что они являются строительными блоками наших моделей, но это не значит, что они всегда верны. Но мы также располагаем полезными экспертными знаниями, которых нет ни у кого другого. Скромная цель этой книги заключается в том, чтобы поделиться некоторыми из этих знаний и возобновить диалог о наиболее насущных и противоречивых темах нашего времени.

Чтобы сделать это, нам необходимо понять, что подрывает доверие к экономистам. Частично ответ заключается в том, что вокруг нас слишком много плохой экономической науки. В общественных дебатах «экономистов» представляют не те, кто входит в панель IGM Booth, а совсем другие люди. Самозваные экономисты на телевидении и в прессе – главный экономист банка Х или фирмы Y – за некоторыми важными исключениями являются, в первую очередь, представителями экономических интересов своих фирм, которые часто не стесняются игнорировать значимость представляемых ими доказательств. Больше того, они обладают относительно предсказуемой склонностью к рыночному оптимизму любой ценой, и эта склонность ассоциируется широкой публикой с экономистами в целом.

К сожалению, с точки зрения того, как они выглядят (костюм и галстук) или как они высказываются (много специального жаргона), говорящие головы трудно отличить от академических экономистов. Возможно, самое важное различие определяется их готовностью вещать и предсказывать, что, к сожалению, придает им все больше авторитета. Но на самом деле они довольно плохо справляются с прогнозами, отчасти потому, что такие предсказания зачастую практически невозможны – и именно поэтому большинство ученых-экономистов держатся подальше от футурологии. Одна из задач Международного валютного фонда (МВФ) заключается в том, чтобы прогнозировать уровень роста мировой экономики в ближайшем будущем. Без особого успеха, можно добавить, несмотря на то что в МВФ работают очень хорошо подготовленные экономисты. Журнал The Economist однажды произвел подсчет среднего значения ошибки в прогнозах МВФ за период с 2000 по 2014 год[15]. В тех прогнозах, которые делались за два года (например, предсказание экономического роста в 2014 году, сделанное в 2012 году), средняя ошибка составила 2,8 процентных пункта. Это несколько лучше, чем выбирать среднее число между двумя и десятью процентами каждый год, но примерно также плохо, как просто предполагать постоянный уровень роста в 4 %. Мы полагаем, что именно такие вещи внесли значительный вклад в рост общего скептицизма по отношению к экономической науке.

Другим важным фактором, способствующим падению доверия к экономической науке, является то, что академические экономисты почти не уделяют время объяснению зачастую сложных рассуждений, стоящих за их более тонкими выводами. Как они проанализировали множество возможных альтернативных интерпретаций доказательств? Каковы были точки, часто из разных областей, которые они должны были соединить, чтобы получить наиболее правдоподобный ответ? Насколько он правдоподобен? Стоит ли действовать или мы должны ждать и смотреть? Природа современной культуры медиа не оставляет места для тонких или многословных объяснений. Нам обоим приходилось вступать в конфликт с телеведущими, чтобы получить возможность полностью рассказать свою историю (и часто это заканчивалось тем, что в конечном итоге была показана ее отредактированная версия), поэтому мы понимаем, почему ученые-экономисты зачастую не хотят брать на себя ответственность публичного высказывания. Требуется потратить много усилий, чтобы тебя услышали правильно, при этом всегда остается риск того, что произнесенные слова будут недостаточно продуманы, а осторожное высказывание подвергнется такой манипуляции, что станет означать нечто противоположное.

Разумеется, существуют и склонные к публичным выступлениям экономисты, однако, за важными исключениями, в их число, как правило, входят те, кто занимает наиболее крайние позиции и не обладает достаточным терпением, чтобы заниматься высшими достижениями экономической науки. Некоторые из публичных экономистов слишком привержены какой-нибудь ортодоксальной концепции, чтобы обращать внимание на любые противоречащие ей факты, и повторяют как мантру старые идеи, даже если они давно опровергнуты. Другие же выступают, чтобы высмеять основное направление экономической теории, чего оно иногда заслуживает; но это также означает, что такие экономисты редко обсуждают самые современные экономические исследования.

Мы считаем, что наилучшая экономическая наука зачастую наименее криклива. Наш мир – достаточно сложен и характеризуется неопределенностью. Поэтому часто из того, чем экономисты могут поделиться, наибольшую ценность представляют не их выводы, а тот путь, по которому они прошли, чтобы прийти к ним – известные им факты, способы интерпретации этих фактов, проделанные ими этапы дедукции, сохраняющиеся источники неопределенности. Все это связано с тем обстоятельством, что экономисты не являются учеными в том смысле, в котором ими являются физики, экономисты часто располагают очень небольшим числом абсолютно несомненных фактов, которыми они могут поделиться. Любому, кто смотрел комедийный телесериал «Теория Большого взрыва», известно, что физики-теоретики с пренебрежением относятся к инженерам. Физики обдумывают глубокие мысли, тогда как инженеры копаются с материалами и пытаются придать форму этим мыслям – по крайней мере так это представлено в сериале. Если бы существовал сериал, высмеивающий экономистов, то, как мы подозреваем, они находились бы на несколько ступеней ниже инженеров, по крайней мере таких инженеров, которые строят ракеты[16]. В отличие от инженеров (или по крайней мере от инженеров из «Теории Большого взрыва») мы не можем полагаться на то, что какой-то физик точно скажет нам, что нужно для того, чтобы ракета преодолела гравитационное притяжение Земли. Экономисты больше похожи на сантехников; мы решаем проблемы с помощью комбинации из интуиции, основанной на науке, некоторых догадок, основанных на опыте, и множества проб и ошибок.

Это означает, что экономисты часто ошибаются. Несомненно, в этой книге мы совершим много ошибок. Такие ошибки касаются не только темпов роста, предсказание которых в основном представляет безнадежное дело, но и ответов на несколько более узкие вопросы, например: помогут ли углеродные налоги решить проблему изменения климата, как повышение подоходного налога скажется на оплате директоров или как универсальный базовый доход будет влиять на структуру занятости. Но ошибаются не только экономисты. Ошибки делают все. Опасность представляют не ошибки сами по себе, а чрезмерная приверженность своей точке зрения, которая приводит к пренебрежению фактами. Чтобы добиться прогресса, мы должны постоянно возвращаться к фактам, признавать свои ошибки и двигаться дальше.

Помимо этого, у нас много хорошей экономической науки. Продуманная наука начинается с тревожных фактов, делает некоторые предположения на основе того, что мы уже знаем о человеческом поведении, и теорий, которые показали свою работоспособность, использует данные для проверки этих предположений, уточняет (или радикально меняет) свою линию атаки на основе новых наборов фактов и в конечном итоге, если повезет, приходит к решению. В этом смысле наша работа очень похожа на медицинские исследования. В замечательной книге Сиддхартхи Мукерджи «Царь всех болезней», посвященной борьбе с раком, рассказывается история о том, как сочетание вдохновенных догадок с тщательной проверкой, которая проходит много этапов, приводит к появлению на рынке нового медицинского препарата[17]. Значительная часть работы экономиста очень на это похожа. Как и в медицине, мы никогда не уверены в том, что достигли истины, просто мы недостаточно уверены в ответе, чтобы действовать, зная, что нам, возможно, позже придется изменить свое мнение. Так же, как и в медицине, наша работа не останавливается, когда фундаментальная теория построена и основополагающая идея установлена, затем начинается этап развертывания этой идеи в реальном мире.

В определенном смысле эта книга может рассматриваться как репортаж из траншей, где ведется исследовательская работа: что говорит нам лучшая современная экономическая наука о фундаментальных проблемах, с которыми сталкивается наше общество? Мы описываем, как самые лучшие современные экономисты размышляют об этом мире; не только их выводы, но и то, как они к ним пришли, все время пытаясь отделить факты от несбыточных мечтаний, смелые предположения от надежных результатов, то, на что мы надеемся, от того, что мы знаем.

Важно заметить, что в этом проекте мы будем руководствоваться расширенным пониманием желаний человека и того, что составляет хорошую жизнь. Экономисты часто имеют тенденцию принять слишком узкое определение благосостояния, основанное на некоторой версии дохода или материального потребления. И все же для полноценной жизни необходимо гораздо большее – уважение сообщества, комфорт семейной жизни и дружеского общения, достоинство, легкость, удовольствие. Акцент только на доходе – это не просто удобное упрощение. Это также искажающая оптика, которая зачастую приводила умнейших экономистов на неверный путь, политиков к неправильным решениям, а слишком многих из нас – к ошибочной одержимости. Именно отсюда происходит убежденность многих из нас в том, что весь мир ждет у дверей, чтобы забрать наши хорошо оплачиваемые рабочие места. Именно отсюда происходит однобокая сосредоточенность на возвращении западных стран к их некоему славному прошлому быстрого экономического роста. Именно это заставляет нас с огромной настороженностью относиться к тем, у кого нет денег, и одновременно бояться оказаться на их месте. Наконец, именно из-за акцента на доходе мы считаем компромисс между ростом экономики и выживанием планеты таким очевидным.

Более продуктивная дискуссия должна начаться с признания глубокого человеческого стремления к достоинству и человеческому контакту. Это стремление необходимо воспринимать не в качестве отвлекающего фактора, а как лучший способ понять друг друга и освободиться от того, что кажется непримиримыми противоречиями. Возвращение человеческого достоинства на его центральное место, как мы утверждаем в этой книге, ведет к полному переосмыслению экономических приоритетов и тех способов, которыми общества заботятся о своих членах, особенно когда они в этом нуждаются.

Так или иначе, по любому из вопросов, который мы рассмотрим в этой книге, или, возможно, по всем из них, вы можете прийти и к иным выводам, чем мы. Мы не ждем, что вы согласитесь с нами без размышлений, но надеемся убедить вас принять некоторые из наших методов и поделиться некоторой частью наших надежд и страхов, и, может быть, в конечном итоге мы действительно начнем разговаривать друг с другом.

Загрузка...